|
|
| ::
|
От неизвестного.
Картины моей родни,
или
Прошедшие святки1
Как в такие праздничные дни к дядюшке не ехать, который сверх того что дядюшка, имея знатный чин и великое богатство, всегда изволит милостиво мне пенять: "Что тебя, друг мой, не видать?". Я приехал на вечер, на другой, а не в первый день Рождества, чтобы в первый не помешать дядюшке разгавливаться с тетушкой. Долгий дневальный повел меня чрез длинную большую комнату, где от одной свечки довольно света было, чтоб ничего не видать. Из той вошел я в другую, где две сальные свечи показали мне шесть порядочно в серебряных подсвешниках расставленных восковых свеч, которые некогда начинали гореть, дядюшку брюшистого, который на креслах зажмурясь зевал, и тетушку, которая была сердита за то, что ей после разговенья тошнилось. От шарканья моего дядя растворил круглые глаза.
"Добро пожаловать, -- сказал он мне и, протянув руку к супруге своей, -- вот наш племянник". Тучная тетушка в длинной желтой кофте, которая из-под теплой мантилии была на аршин видна, в черной грезетовой юбке, бледна как зависть, кинула на меня взгляд, от которого у меня вся кровь замерзла; однако столько еще памяти осталось, чтоб ей от страха поклониться. Охриплым голосом сказала она мне: "Здравствуй, племянник! вы, молодые люди, не помните никогда дружбы ваших отцов. Можно ли, чтобы таки ни разу не побывать у нас?". -- "Так, матушка! -- примолвил дядюшка с лукавым видом сожаления, -- отец его мой внучатый брат и я, мы были как Орест и Пилад".2
Дядя мой мешался в ученость и иногда забавлял себя чтением древней истории и мифологии, оставляя указы, которые он читал не для того, чтоб употреблять их оградою невинности, но, чтобы силу ябеды присоединяя к богатству своему, расширять своего владения земли, что он весьма любил, и для того-то любил паче всего читать и римскую историю. Насильственным завладением чужого находя он великое сходство в себе с Римскою империею, почитал потому себя древним римлянином. Услыша имена Ореста и Пилада, я едва от смеха не треснул. Отец мой, человек небогатый, быв принужден, как и все дядины соседи, пожертвовать алчности его частию имения, не мог быть Пиладом сему Оресту. Как бы то ни было, закуся губы, я должен был богатого дядюшку благодарить за милости, которых он никогда нам не оказывал. Он уверял меня о продолжении их и надо мною; но я того, судя по прошедшему, от всего моего сердца не желал. Между тем тетушка, придираясь посердиться, чем она обыкновенно свою скуку прогоняла, начинала сто раз меня журить и говорила: "Кто родню забывает, а особливо знатную, в том нет уже Божией благодати", -- а потому что я только в первый раз приехал, удостоивала меня называть беззаконником и даже антихристом. Но я моими короткими и весьма учтивыми извинениями всегда отводил от себя ее поучительные нападения. Наконец опрокинулась на домашних, которых, по очереди призывая, бранила особо вымышленными ею словами, кои высоту ее знатности равняли с простыми бабами. Муж, опасаясь, чтобы, после того как она всех перебранит, не досталося и ему, помогал супруге нападать и продолжал всячески гнев ее на слуг, спасительный для него.
|
|
|
|
|