|
|
| ::
|
"Каковы вы, сударыня?" -- спросил я у нее. -- "Я третий день не выезжаю, -- ответствовала она мне, -- истерика меня замучила". Выговорив сие, начала она зевать, и зевала так много, что я принужден был ее примеру последовать, и мы бы конечно целый вечер прозевали, ежели бы не спасло нас следующее приключение. На стоящем подле нее столике лежала книга; я ее развернул и, увидев, что то был Собеседник, отыскал в нем Были и Небылицы и начал читать вслух. Прочитав три строки, унял я у почтенной хозяйки зевоту; на седьмой строке сорвал я с нее улыбку, а на десятой начали мы оба смеяться; и так истерика и зевание миновались. Чтению моему помешала некоторая дама, коей приезд возвестил нам швейцар колокольчиком. Она в комнату влетела, присела, поцеловалась с хозяйкою и удостоила меня покиванием французскими лоскутками украшенной столицы ума своего. На устах ее присутствовало приветствие, от которого рождалось множество слов, кои ударяли в слух мой, раздавались по комнатам и воздымались кверху, яко жертва вечерняя, божеству большого света приносимая. Из других дверей явилась к нам всем известная архангелогородская кума. Она, не говоря ни слова, села за стол и, вынув из кармана карты, начала их раскладывать. "Ах жизнь моя! -- вскричала приезжая, -- загадай, что будет с крестовою дамою?" Кума, ничего ей не отвечая, собрала карты и важным и волшебству приличным голосом говорила: "Тридцать шесть братов, скажите, не солгите, что от сего дня, часа и минуты будет с крестовою кралею".
"Итак, вы крестовая краля", -- сказал я улыбаючись. Дама отвечала мне громогласным смехом, от которого эхо, ударяя в стекла, производило в них звучное движение.
"Дело твое, -- говорила кума, -- колыхается ни в рай, ни в муку, ни на середню руку; однако ж молись Спасу, ложись спать, утро вечера мудренее". -- "Что ж значит винновый валет?" -- спросила смеющаяся дама. "Он у тебя теперь под видом благочестия при милости на кухне; он не спросился у праздника, зазвонил в большой колокол, звонить не умел, а покинуть не смел, пускай его гуляет на стороне". Кума наговорила множество дурного и хорошего, собрала карты и начала ворожить о червонном короле. "Много у тебя, робенок, доброхотов, да в них толку мало; семь капралов, а ты один рядовой; все суются, да невпопад. Бубновая краля все по-хорошему, а винновая вертится, как бес перед завтреней". При сих словах приезжая дама покраснела. "Винновая дама, -- продолжала кума, -- хочет тебе лиха; да все пустое, все будет по-благословленному". Странная одежда кумы, волшебный ее голос и важность, с каковою она все слова произносила, влияли в меня такую к ней доверенность, что я нимало в том не сумневался, что она мне говорила, и почитал винновую даму себе злодейкою; а как приезжая гостья при названии винновой крали покраснела, то я уверен был, хотя я ее и люблю, что злодейка моя предо мною. Я бы здесь представил ее изображение в такой точности, чтоб вы, любезные читательницы, вскричали: ах! это она; сочинитель, кажется, вынул этот портрет из ее зеркала, но сие дело не мое.
|
|
|
|
|